Как-то до сих пор я этого фильма не видела - и смотреть не собиралась. Но недавно я наткнулась в ЖЖ на разбор-сравнение двух "Гамлетов" - нашего и ихнего, и он всё-таки подвиг меня ознакомиться с зарубежной классикой. Впечатляет, но поскольку для меня эталонным всё-таки остался наш Гамлет, и фильм, и герой, я тоже, глядя на то, что делает сэр Лоурен, постоянно сравнивала с тем, что сделано у нас. И сравнение, честно говоря, всегда оказывалось в нашу пользу. Да, я пристрастна.
Первое, что обращает на себя внимание - Козинцев, когда ставил свой фильм, явно находился под колоссальным влиянием Оливье. Невооружённым глазом видно множество совпадений - начиная с того, что оба Гамлета светлокожие блондины, что подчёркивается чернотой их траура, этакие язычки пламени в сумрачном мире Эльсинора. Или вот: "Огня!" кричит Клавдий на представлении "Мышеловки" (ограничившейся пантомимой, до слов дело так и не дошло), и Гамлет с хохотом суёт факел ему в лицо. Наш Гамлет тоже хватается за факел, идя к королю, но совсем в другой сцене, и потому факел приобретает иной смысл. Сходство фильмов - не буквальное цитирование, не подражание, и не полемика, когда всё делается наоборот, а, скорее, переосмысление. Гамлеты похожи, но в тоже время очень разные.
Оливье был не только исполнителем главное роли, но ещё и режиссёром, и это чувствуется. Осознанно, или бессознательно, но он подыгрывает своему герою, так что для всех остальных едва находится место. В нашем фильме, конечно, Гамлет тоже центральная фигура, и всё крутится вокруг него, но он - часть ансамбля, и какой-нибудь Озрик для Козинцева по-своему не менее важен, чем заглавный персонаж. Для Оливье же есть Гамлет - и все остальные. (При этом критика ещё и упрекала его, что аж целых сорок минут из больше чем двух часов посвящено всяким там проходам по лестницам и прочим незначительным эпизодам.) Говорят, Оливье поначалу честно собирался ограничиться исполнением главной роли, а режиссирование доверить кому-нибудь другому. Но что-то там у него не срасталось, а время шло, сэр Лоуренс не молодел, и в конце концов ему стало ясно: или фильм надо ставить вот прямо сейчас, или ему останется сыграть разве что Клавдия - он и так по возрасту находился на самой верхней границе. Но за то время, что он планировал постановку, у него сложилось очень чёткое представление, как должна выглядеть каждая сцена, до мелочей. Между тем понятно, что хороший режиссёр не станет рабски следовать указаниям актёра, даже столь именитого, а плохих режиссёров нам не надо. И Оливье взялся за постановку сам.



Его Гамлет... громок. Если Гамлет Смоктуновского говорит обычно тихо и мягко, и лишь иногда срывается на крик, но видно, что это именно срыв, то звучная декламация Оливье не позволяет забыть, что и он, и пьеса родом из театра, с его необходимостью донести текст до последних рядов галёрки. Не скажу, что это плохо, просто непривычно. Текст куда полнее, чем в нашем фильме, но при этом постановщик ухитрился напрочь выкинуть Розенкранца с Гильденстерном, и все связанные с ними сцены, а так же Фортинбраса (отнести Гамлета к помосту в конце командует Гораций). Из-за этого сместились акценты: если для понимания нашего Гамлета ключевыми являются монологи о человеке, который одновременно чудо природы и квинтэссенция праха, и о флейте, и Козинцев считал их даже более важными, чем "Быть или не быть", то для сэра Лоуренса главными оказываются слова об изъяне, который губит человека "будь доблести его как милость божья чисты и несметны" - для пущей наглядности они даже вынесены в эпиграф. Дескать, всем хорош был Гамлет, но вот не справился с собственными страстями, что его и погубило. И одной из этих страстей Оливье считал влечение к собственной матери. К счастью, это не педалируется (если б не прочитала о том заранее, могла бы ничего и не заподозрить), но пару раз Гамлет с мамой и впрямь целуются отнюдь не по-родственному. И ещё одно почти буквальное совпадение двух фильмов: Гертруда в финале догадывается о намерении мужа отравить пасынка и хватается за отравленный кубок в надежде принять удар на себя. Причём если у нас это не так уж очевидно, и я поняла далеко не с первого просмотра, то в их фильме всё сыграно вполне явно.
Последняя сцена вообще решена очень эффектно. Гамлет спрыгивает на Клавдия сверху, раскинув руки (и, кажется, что-то сломав играющему короля актёру), они катятся по полу, Гамлет вскакивает и трижды бьёт врага отравленной шпагой. После этого Клавдий дотягивается до свалившейся у него с головы короны, встаёт, шатаясь и прижимая корону к груди, обнаруживает себя в кольце алебард (или как там они зовутся) стражи, падает и умирает. А Гамлет умирает на троне, в окружении преклонившей колени свиты и один из сановников протягивает ему корону. Что ж, против факта не попрёшь, пусть лишь несколько минут, но он действительно успел побыть королём. И после смерти его несут на вершину главной башни. Ещё одно сходство-различие символов: движение этого Гамлета - снизу вверх, тогда как движение нашего Гамлета - извне наружу, из замка, воплощения Дании-тюрьмы, на свободу. Кстати, как и у нас, несут его на носилках из алебард, но вот столь потрясающих по красоте кадров, подобных сооружению этих носилок, или, скажем, прохода готовящегося мстить Лаэрта через часовню с последующим целованием меча, их фильму не досталось. Не нашлось у них и своего Шостаковича, музыка фильма невыразительна и, как бы сказать, иллюстративна: выход короля - фанфары, спектакль или пир - что-то лёгкое, стилизованно-средневековое, Гамлет умирает - играет печально-тревожная, а потом печально-торжественная мелодия.



Бунта Лаэрта тоже нет, Клавдий и Лаэрт объясняются, такое впечатление, в частном разговоре (Лаэрт, кстати, классический такой красавец, правильностью чёрт напоминающий самого Гамлета, как и Гораций). Офелия - не фарфоровая куколка, попавшая в жернова, как у нас, а скорее так и не успевшая вырасти девочка: у неё детское личико, она играет и смеётся, слушается взрослых, и, сойдя с ума, то продолжает резвиться, то начинает бурно, но недолго рыдать. Один момент, впрочем, мне понравился. Вытаскивая из своего букета розмарин - "для памятливости" - она подходит к креслу, где сидел Гамлет, гладит воздух над спинкой, как будто он и сейчас перед ней, и кладёт травку на подлокотник: "возьмите, дружок, и помните". После Гамлета, уже мёртвого, пронесут мимо этого кресла с неубранным розмарином, а потом мимо спальни матери. И ещё кстати - Гамлет подслушивает планы Полония и короля насчёт подстроенный встречи, и в разговоре с Офелией оч-чень выразительно поглядывает на прячущую их занавесь, только что не говоря полным текстом, ну, скажи мне, намекни, подмигни хотя бы! И, так ничего и не дождавшись, в ярости бросает Офелию на пол.
А вот в сцене, где Гамлет читает наставления актёрам, я почему-то не могла отделаться от мысли, что актёры кивают и думают: ну поучи нас, дилетант профессионалов... И вообще: тебе, принцу, легко говорить, что одобрение одного знатока ценнее восторга толпы невежд, а нам-то ведь ещё и что-то есть надо. Вечная тема, да.
Художник-постановщик не зря ел свой хлеб - пусть чувствуется, что декорации студийные, несколько условные даже, особенно виды снаружи, зато костюмы просто роскошны. Нет, у нас тоже костюмы были на высоте, но они воспринимались как часть общего полотна, а тут так и хочется остановить кадр и начать рассматривать детали и детальки: крой, вышивки, украшения, все эти цепи и броши, так что это даже несколько отвлекало. А рубашка, в которой бегает сумасшедшая Офелия, отличается от её же платья только тем, что под ней ничего нет.
В целом - потрясением кино не стало, но о просмотре ни минуты не жалею. Очень хороший фильм, хотя (сугубое ИМХО) великий последователь его затмевает.